– А как выглядела рукоятка? – спросила я, уже не на шутку заинтересовавшись.
– Плоская такая, медная, с восточным орнаментом.
Я молчала, потрясенная открытием. Значит, не зря мне казалось, что где-то я уже видела орудие убийства. А ведь до чего хитроумная идея, никому бы и в голову не пришло разыскивать шашлычный шампур, да еще у Аниты в Копенгагене! Небольшая железка, легко спрятать…
– Так ты и не узнала, чье это художество?
– Нет. С весны здесь перебывало столько народу – не то что уследить, запомнить не запомнишь.
– А ты случайно не знакома с неким Петером Ольсеном? – спросила я наобум.
Если бы оказалось, что субъект со сломанным носом у нее бывал, ситуация разрешилась бы автоматически. Шампур сам по себе в Польшу не попал, кто-то же его привез.
– С Петером Ольсеном? – задумалась Анита. – Вроде бы нет. Датчанин?
– Скорей всего. Приметная личность. С перебитым носом, но не горбинкой, а вмятиной. Может, он у тебя появлялся?
– Не припомню. Знаю нескольких Ольсенов, но Петеров, да еще с таким носом, среди них нет. А что? Должна знать?
За Анитой водилась весьма похвальная привычка. Сначала ответить на вопрос, а потом поинтересоваться, зачем его задали. Многие поступают наоборот, чем меня всегда страшно нервируют. Если Петер Ольсен у нее не бывал и шампура, следовательно, не стащил, то и говорить не о чем. Я ей ответила, только бы что-то сказать. Вернулась я в город слишком поздно для того, чтобы возобновлять свою разрушительную деятельность, и на площадь Святой Анны пошла лишь на следующий день, в субботу. И сразу же попала в переплет.
Быть может, жене нашего благодетеля, которая знала французский, я бы еще с грехом пополам втолковала, зачем мне понадобился кофр. Но втолковать это привратнику не представлялось никакой возможности. Оставалось действовать конспиративно. Постоянно следить, не идет ли кто по лестнице. Передвигаться бесшумно. Освобождать жизненное пространство вокруг кофра так, чтобы перестановка рухляди не бросалась в глаза. Предвидеть и то, что упоительные мои труды потребуют перерывов на сон и еду. А тут еще и с дверьми получилось нескладно.
Прачечная состояла из двух помещений, собственно прачечной и сушилки, и в ту и в другую с лестничной клетки вели отдельные двери. Мы с кофром располагались в сушилке, ключ же у меня имелся только от прачечной. Дверь в сушилку почему-то оказалась закрыта на засов, которого раньше не было, так что попасть к своему кофру я могла лишь через прачечную. Мы с кофром ютились почти под самой дверью, той, что на засове. Может, оно и к лучшему, никто не застанет меня внезапно, но, с другой стороны, в прачечную могли войти за моей спиной, отрезав путь к отступлению. Вряд ли этот путь мне понадобится, но на всякий случай пускай бы оставался.
С неспокойной душой, хотя и с большим воодушевлением приступила я к каторжному своему занятию. Но только открутила один болт и взялась за следующий, как на лестнице послышались чьи-то шаги. Почти бесшумные, сидела я у самой двери, тихо, как мышка, поэтому услышала бы малейший шорох.
Я затаилась, даже дышать перестала. Кто-то поднялся на последнюю площадку и тоже затих. Я не дышала с одной стороны, а он, значит, с другой. Минуты две стояла мертвая тишина, потом раздался стук. Ну на кой черт кому-то понадобилось стучать в заброшенную прачечную!
Случилось это так неожиданно, что я еле успела прикусить язык, чтобы не сказать «войдите».
Кто бы это мог быть? Не привратник же – зачем ему стучать, он просто открыл бы одну из дверей и вошел. Кто-то из жильцов? Но какого лешего его сюда занесло? Нет, это мог быть только чужой.
В дверь снова постучали. Передо мной явственно возникла сценка из недавнего прошлого – кто-то стучал тогда в дверь, а Алиция не хотела впускать, – и мне почему-то показалось, что это один и тот же человек. Меня бросило сначала в холод, потом в жар. Таинственный субъект между тем вовсю старался довести меня до нервного расстройства – постучав третий раз, стал бренчать засовом. Наверно, вставлял ключ. Стараясь не попасть в поле видимости, если ему вздумается заглянуть в замочную скважину, я бесшумно переползла через рухлядь и забилась в угол прачечной. Если он справится с засовом, я дам деру, оставив ему на память инструменты Генриха.
Зловредная тварь на лестнице оставила засов в покое и теперь для разнообразия бренчала ключом в двери прачечной, как раз в той, через которую я вознамерилась удирать. Теперь все пути отрезаны. Я уже собралась было от страха лишиться чувств, как вдруг он угомонился.
Какое-то время на лестнице стояла тишина. Выглянуть в замочную скважину я не решалась – не дай бог на меня зыркнет оттуда тоже припавший к дырке глаз, я тут же околею от ужаса. Лучше не рисковать. Не дышать, не шевелиться, даже если мне суждено превратиться в тысячелетнюю окаменелость. Наконец, когда я уже была готова отдать концы, за дверью послышались удаляющиеся шаги. Не прошло и тысячи лет, как я очнулась – с мыслью, что родилась в рубашке. Переведя дух, я вернулась на свою уютную спинку от дивана, выкурила сигарету и слегка пришла в себя. В конце концов, я ведь с самого начала допускала возможность конкуренции. Кто-то чужой проник сюда, когда калитка была еще открыта, и пытался добраться до кофра. Не для того же он сюда ломился, чтобы посидеть на диванной спинке. Кое-какие преимущества у меня перед конкурентом имеются – ключ от прачечной и знание местности. У них, наверно, с входным ключом те же проблемы, что у меня с ключом от кофра, прямо диву даешься, до чего же отмычки тут непопулярны!